В детском саду я был жирненьким. Не толстым, когда живот – и защита и оружие нападения. Нет. Это уже в зрелом возрасте случается, а когда ты мал, то ты жирненький. Жирдяйчик. Толстячок. Наша повариха ласково называла меня «буфетчик» и со вздохом наливала борща больше, чем другим детям.
Нарождающийся живот чуть не стал однажды причиной срыва выпускного утренника. Всех детей на этапе подготовки к этому утреннику поделили на четыре группы: чтецы, певцы, танцоры и массовка. Как чтец я был не очень. Ибо стихи читал вяло, без выражения и с неумело расставленными акцентами. Я мямлил:
«До свиданья детский сад, скоро школа, как я лад…».
И всем становилось понятно, что я ни хрена не рад, а школа это тот еще геморрой. Родители жаловались моей Маме, мол, дети, наслушавшись моих стихов, совсем не жаждут становиться первоклашками, а впадают в депрессию. И не будем забывать, что я зверски калтавил. - Я до 10 лет не выговаривал букву "Р" - вместо Лыба, говолил - "Селедка"
а с буквой Л твеудой до сих пол пуоблемы - дыа (ууыбаясь в свои двадцать семь зубей)
Веселые, в принципе, стихи в исполнении депрессивного калтавого толстяка приобретали еврейскую грусть, совершенно не характерную для молдавского детского сада. Хотя я не еврей , но судя по моему исполнению стихов - представить несложно -
Четыре еврея поют скучнейшим голосом Осанну. все - аминь . И крышка сверху.
А вот петь я любил. Но любовь была не взаимной. Я не был начинающей Бритни Спирс. Скорее состоявшимся Джигурдой. Только нашей сторожихе нравился мой вокал. Она плохо слышала, а я всегда старательно орал, пытаясь децибелами исправить ситуацию с техникой. Поэтому мне удавалось донести до нее смысл «Пусть бегут неуклюже».
Ну, и с танцами не задалось. Потому что вместе с голосом у меня отсутствовали слух и чувство ритма. Хотя я был весьма ловок в хореографии под песни. Я просто тупо запоминал, на какое слово надо поднять руки, на какое дрыгнуть ногой, а под какое побежать в хороводе. Но годы на дворе стояли суровые и технически бедные. Танцы под фонограмму были редкостью. А дети, которые обеспечивали песенное сопровождение наших плясок, иногда путали слова, а то и строчки.
И тогда хаос наступал на танцполе. Услышав знакомое слово, я делал то па, которое заучил на это слово. И пофигу, что оно шло вразрез с общим рисунком танца. В свою очередь певцы, видя мои кульбиты, сбивались и начинали петь каждый свое, что здорово усиливало неразбериху. В этот момент начинала лажать музыкальный педагог за пианино.
А я, уже совсем сбитый с толку, начинал носиться по актовому залу как слепой носорог, ломая хоровод или разрушая пары танцующих одногрупников. Дети плакали, воспитательницы тихо матерились и только дедушка Ленин ласково улыбался мне со стены. Сторожиха хлопала.
Короче, по тактико-техническим характеристикам я был лидером массовки. Но и тут ждал подвох! Я был крупным. И в массовке выглядел весьма нелепо. Массовка должна была размахивать желтыми листьями в вокально-хореографической композиции «Осень золотая». Я махал так азартно, что сдувал банты у девочек. Никто не следил за развитием сюжета, а пялились на меня – толстяка в накидке и венке из листьев. По идее я был деревом. Осенним. В желто-багряном наряде. Но мне кажется, что я больше напоминал юного бога Бахуса. Только более одетого.
Короче, совершенно непонятно было, что со мной делать. Но тут вмешалась судьба. Заболел один из танцоров. И не просто в каком-нибудь вальсе. Нет. Выпал участник национального танца «жок». И наш музработник, с тоской оглядев оставшихся бездарей и неудачников в массовке, ткнула в меня пальцем:
– Черный. Сними венок. Ты будешь танцевать.
Конечно, меня спрятали подальше и велели просто ходить. Не пытаться танцевать, а ходить. Без резких движений. Жок это плавная грация. Как это ни странно, но ходил я весьма неплохо. Возможно, толстая жопа придавала телу нужный угол и ускорение, столь ценные в молдавских танцах. Короче, жизнь налаживалась. Я стал уверенней и даже позволял себе вольности – расправлял плечи и дерзко смотрел на партнершу по танцу.
Наступил день генеральной репетиции. С примеркой костюмов, привезенных из Дворца Пионеров. И, о ужас! Чудесный кожок не налезал на мой нестандартный семилетний организм. С Дворца Пионеров истребовали кожух из старшей группы. Но и он оказался мал. Воспитательницы выли. Наконец из костюмерной взрослого ансамбля мне привезли костюм. Он налез. Но не застегнулся. Потому что никто не предполагал, что жок будет танцевать юный Бахус. И в ночь перед утренником наша нянечка, владевшая навыками шитья, удлиняла петельки на кожоке.
Утром я предстал во всей красе. Кожок не предполагает декольте. Но в моем случае это была жизненная необходимость… Я удачно оттанцевал утренник. Ну как оттанцевал… Отходил. Маме понравилось. И сторожихе. А Ильич на стене улыбался все так же одобрительно…
З.Ы. а худеть я начал после первого класса